Третий всадник мрака - Страница 72

– А почему именно в Канаду? В России нет грязных денег?

– Тебе не понять. Карма имени – отдельная наука. Ее проходят только в аспирантуре, – пояснил Эссиорх и великодушно придвинул Даф трофейный стаканчик с кофе.

Тем временем Ната, задорно посматривая на Даф, продолжала охоту за Мефодием.

– Меф, а Меф! Чувствуешь ли ты за меня ответственность? – допытывалась она.

– С какой радости?

– Ну как же? Ты ведь старше меня на сколько-то там минут. Значит, если мы куда-нибудь пойдем вдвоем и со мной что-то случится – ты будешь отвечать.

– Обязательно. Прям уже бегу и отвечаю! – заверил ее Мефодий.

– Ну вот и славно! А Дашеньке сколько лет? Двенадцать-то есть? – продолжала Ната, переводя взгляд на Дафну.

– Восемь с половиной, – отвечала Даф вежливо.

– В самом деле? – удивилась Ната, поднимая брови. – О, какая большая девочка! Я бы тебе больше восьми ни за что не дала.

– А я бы тебе и девять дала. Пинков, – буркнула Даф, думая, не будет ли такой грубый ответ стоить ей потемневшего пера.

Ната не удостоила ее ответом. Вид у нее был торжествующий, как у летчика, который рисует на своем самолете звездочку за сбитого врага.

– Меф, ты азартный человек? – продолжала она.

– Ну, более или менее, – признал тот.

– Тогда давай есть кусок хлеба с разных концов! Проигравший должен будет слопать столовую ложку горчицы! – предложила Ната.

– Как это с разных концов? – не понял Меф.

– Проще простого. Берем кусок хлеба. Посередине кетчупом проводим границу. И едим навстречу друг другу.

– О! – сказала Улита радостно. – Гениальная идея! Эссиорх, я тоже так хочу! Только хлеба я не ем. Он от меня толстеет. Ты не против, если мы будем соревноваться на картошке фри? Так можно гораздо быстрее столкнуться носами!

– Нет, – сказал Эссиорх. – Так не гигиенично.

– Разве светлые не сильнее микробов? Сыграешь потом на дудочке, и все дела! – удивилась Улита. – Ну давай! Ну позязя! Хочешь на колени к тебе встану?

– Это как?

– А вот сейчас научу…

Пока Улита уламывала краснеющего Эссиорха, Ната уже вовсю расчерчивала хлеб кетчупом.

«Неужели согласится?» – ревниво думала Даф, наблюдая за Мефодием. Тот, хотя и покосился на нее, был явно заинтересован. Дело в том, что у Мефодия с рождения была страсть к разного рода спортивным состязаниям. Даже к глупым на вид.

– Ты проиграешь! – сказал он Нате. – Начинаем на счет три!

Видя, что они взялись зубами за хлеб, Даф не выдержала.

– Я сейчас. Пойду кота найду, – сказала она, вскакивая.

Однако вместо того, чтобы искать Депресняка, она скользнула в туалет, заперлась и, вытащив из кармана мак, уставилась на него. Цветок был желтым. Того противного грязно-желтого цвета, каким бывают порой грязные кухонные занавески. В его отвернутых лепестках ощущалось затаенное ехидство. Даф хотела крикнуть, но горло ей словно забило мокрым мылом. Она помнила только, что швырнула мак, а потом на некоторое время ее будто вырубило.

В сознании пластами штукатурки осыпа">лись мысли:

«Я надела ему свои крылья. Я на всю жизнь связала себя с ним, я завишу от него, а он… Неужели он не понимает? Он что, контуженый?»

В туалет кто-то нетерпеливо постучал. Даф не открыла, только сердито лягнула дверь в ответ. Дальше Даф действовала стремительно, собранно, но будто в полусне.

«Когда мак станет коричневым или желтым, ты еще сможешь вернуть ему прежний цвет и вместе с ним любовь Мефодия…» – утопленниками памяти всплыли слова Хныка.

Схватив с пола мак, Дафна укусила себя за палец и, дождавшись пока выступит капля крови, коснулась цветка. Дряблые лепестки с неожиданной силой обхватили палец. Мак напитывался кровью жадно, точно промокашка. Глотал ее как вампир, попросивший у любимой разрешения поцеловать ее в шейку возле ушка.

Даф дернула мак, разлучая его с пальцем. Ей пришлось применить немалую силу – мак впиявился на славу. Мешая друг другу, лепестки облегали рану. Цветок уже не был желтым. Как и обещал Хнык, он вернул себе цвет. Однако Даф почудилось, что это был не тот же оттенок, что вначале. Тот был ближе к пурпурному, этот же – к алому.

Края ранки припухли и потемнели. Укус пульсировал, болел, и Дафна принялась зализывать его. В дверь туалета продолжали барабанить. Даф на всякий случай приготовила флейту, уверенная, что ей сейчас будут отрывать уши.

«Тут хорошо подойдет успокаивающая маголодия имени Кащенко», – прикинула она. Кащенко был светлым стражем, работавшим под прикрытием.

Однако вместо злобных взрослых, пылающих жаждой мести, Дафна обнаружила у дверей пару карапузов, из которых лишь один, судя по его масштабам, умел разговаривать. Метнувшись к раковине, карапузы едва не сшибли ее с ног.

– Вкючи кан! Патоны набать! – пропищал тот самый, говорящий, размахивая водяным пистолетом.

Открыв воинственной мелочи воду, Даф вернулась к столику. Хлеб с полосой кетчупа был уже съеден. Определять победителя Даф не собиралась, однако губы Мефодия были в кетчупе.

Мошкин меланхолично копался зубочисткой в солонке, с которой зачем-то открутил крышку с дырками. На лице у него застыл вопрос: а зачем я, собственно, это делаю? Есть ли в этом высший смысл?

Кто-то дразняще коснулся под столом ноги Мошкина. Евгеша уронил зубочистку.

– Опечатка вышла! Я думала, это нога Эссиорха! – извинилась Улита.

Эссиорх уже опустошил реквизированные у брюнетки тарелки и теперь зорко оглядывал зал.

«Тэк-с! – подумала Даф. – Еще немного, и он додумается таскать из карманов неудачливые деньги. Мало ли что на них собирались купить? Может, водку для спаивания несовершеннолетних или динамит?»