Третий всадник мрака - Страница 73

– Ну и где твой кис-кис? Нашла свое ушибленное мяу? – ехидно полюбопытствовала Ната.

– Что? А-а, нет! – машинально отвечала Даф.

– Еще бы. Посмотри там внизу! – сказала Ната.

Даф наклонилась. Под столом она увидела довольного Депресняка, в зубах у которого был белый поварский колпак. Даф осталось только понадеяться, что сам повар к нему не прилагался.

Дафна села за стол и, делая вид, что пьет кофе, из-за бумажного стаканчика внимательно наблюдала за Мефодием, пытаясь понять, изменилось его поведение или нет. Внешне поведение Мефодия никак не изменилось. Он изредка посматривал на Даф со спокойной симпатией, но точно так же он смотрел и на Нату. Никакой особенной страсти в его взгляде не читалось.

Взяв со стола бутылочку с пикантной приправой, которой славился «Общий Питт», он намазал ее на хлеб и съел.

«И еще жует так противно! Влюбленные так не жуют!» – подумала Даф, но тотчас поняла, что представления не имеет, как именно должны жевать правильные влюбленные. С другой стороны, сам факт, что влюбленные вообще смеют жевать, а не умирать от страсти, казался ей вопиющим и возмутительным преступлением против любви.

Мефодий тем временем взял другой кусок хлеба и стал мазать его другой приправой. Даф отвернулась и внезапно вспомнила, что напоить мак кровью для роковой страсти мало. Надо еще приколоть мак к одежде Мефодия у ворота. Однако сейчас, в присутствии Наты, Улиты, Мошкина и Эссиорха, сделать это было невозможно.

Тем временем, перестав высматривать тарелки, вечноголодный Эссиорх телепортировал из кухни курицу гриль и большое мороженое.

– Курица должна была пригореть! А в мороженое девушка уронила бы сережку, – оправдываясь, сказал он.

Дафна хотела поинтересоваться, что плохого в сережке? Она что, ядовитая, ею можно подавиться или сережка дорога ей как память? Однако спрашивать не стала. Могучее тело ее хранителя нуждалось в богатырском количестве еды, что, хочешь не хочешь, определяло и мораль.

– Я хочу танцевать! – вдруг капризно сообщила Ната, глядя на Мефодия.

– Танцевать в «Общем Питте»? – удивилась Улита. – В «Общем Питте» можно только кидаться котлетами и метать вилки. Можно еще метать ложки, но они хуже втыкаются! Из других же высокоинтеллектуальных развлечений здесь можно играть бедные студенческие свадьбы. Но танцевать при любом раскладе придется на улице.

– Не факт! – сказала Ната, улыбаясь кому-то за ее спиной.

Ведьма обернулась. Из кухни с видом барсука из японской сказки, который сам себя выпотрошил, нанизал на вертел и приготовил шашлык, показался потный мужчина в белом халате. С отрешенным видом он полез под стойку и извлек магнитофон, припрятанный одной из кассирш. Девушка явно испугалась. Должно быть, в «Общем Питте» загромождать рабочее пространство посторонними предметами запрещалось. Толстяк поставил магнитофон на стойку и стал решительно раздвигать столики в центре зала. Последней он, пыхтя и упираясь в кадку спиной, отодвинул огромную пальму.

Кассиры смотрели на него с изумлением.

– О, важная персона типа директора пафосной столовки! Как тебе это удалось? – поинтересовалась Улита.

– Ну как сказать… Он ненадолго показался из кухни и я…

– …устроила ему пляску лица? – подсказал Мефодий.

Ната кивнула.

– Вроде того.

– И теперь бедняга умрет от любви?

– Нет. Я вовремя остановилась. Но дня три промучается, точно, – заметила Ната, явно не испытывая особенной вины. – Ну что? Танцуем?

– Как-то это неправильно. Здесь нет обстановки, звук левый и все смотрят! Я ведь так считаю, да? – подал голос Мошкин.

– Ты считаешь, что тут прекрасная обстановка, чудный звук и замечательная музыка. И вообще ты счастлив. Запомни раз и навсегда: радоваться нужно не когда можно, а когда хочется! Радость как шампанское! Она терпеть не может, когда ее затыкают пробкой!.. – назидательно сказала Улита.

– Да? – грустно переспросил Мошкин. – А, ну да… Тогда да.

Ведьма смотрела на Нату с одобрением. Затея явно пришлась ей по душе. Она щелкнула пальцами, и из колонок полилась медленная, полная внезапных всплесков музыка.

– Белый танец! Дамы приглашают кавалеров, – сказала Улита, протягивая руку Эссиорху.

Ната, озорно покосившись на Даф, немедленно заявила, что приглашает Мефодия. Однако когда она попыталась встать со стула, вышла неожиданная заминка. Ноги ее упорно не желали отрываться от пола. Дернувшись несколько раз подряд, Ната опустилась на стул, сердито поглядывая на Даф. У нее хватило ума проиграть красиво, не устраивая сцены и не ставя себя в идиотское положение.

Дафна перестала насвистывать. Она была довольна. Третий раз в жизни она делала это без флейты, и результат показался ей вполне удовлетворительным.

«Остался последний штрих!» – подумала она и за руку потянула Мефодия на площадку, где уже танцевали Улита и Эссиорх.

Улита, несмотря на свои размеры, обладала своеобразной пластикой. Движения ее были красивы и гармоничны. Казалось, не музыка движет ее, но движения тела определяют музыку, сливаясь с ней в единое целое. Эссиорх же стоял как могучий дуб и лишь поворачивался из стороны в сторону с неуклонностью танковой башни. Даф это смутно напомнило танец плодородия вокруг баобаба.

Она была почему-то уверена, что и Мефодий танцует так же плохо, но ошиблась. Буслаев двигался ловко и безошибочно. Он вел ее в танце, и это не стоило ему ни малейшего усилия. Его руки держали Даф твердо и одновременно не грубо, без напряжения или неловкости.

– Ты хорошо танцуешь, – сказала Даф удивленно.

– Это все Эдя, – буркнул Мефодий.