– Умница, Дрон! Плюешься ты хорошо. А теперь расскажи что-нибудь веселое! Я дохну от скуки! – потребовала девушка.
Парень скорчил страдающую гримасу.
– Ну чего, тля, сразу я? Я чего, клоун, тля? – сказал он пискляво.
Негодуя, он попытался еще раз доплюнуть до урны, но промахнулся, испортил впечатление от предыдущего выступления и вконец стушевался.
– Я могу рассказать, как Колян, тля, половой тряпкой в завучиху попал, когда они на лестнице с Митушковым швырялись. Она идет, тля, вся такая, а тут тряпка прямо по очкам, тля… Она, тля, стоит и обтекает… – предложил он после долгой паузы.
Девчонка поморщилась.
– Не надо. Ты это месяц назад рассказывал. Похоже, с того времени в твоей жизни не было ярких впечатлений.
Ее поклонник тяжело задумался. Он смутно ощущал, что ему надерзили, но его мозг был слишком неповоротлив, чтобы найти достойный ответ.
– Ты че-то не то мутишь! – произнес он страдальчески.
– Тогда пусть нас рассмешит Илья! – предложила девчонка.
Она ткнула пальцем в высокого костлявого подростка, единственным украшением которого были свисавшие с верхней губы редкие усы. Выражение лица у него было такое мрачное, что его уже прямо сейчас можно было оформлять похоронным агентом.
– Не рассмешит, – произнес он гнусавым, не по годам голосом.
– Совсем не рассмешит? – уточнила девушка.
– Совсем.
– Потому что упрямится?
– Он смешит только за деньги. Давай миллион, и тебе будет смешно… Ха-ха как смешно! – сказал усатый Илья.
Мефодий прикинул, что, будь у него миллион, он отдал бы его за то, чтобы не слышать, как похоронный агент будет кого-то смешить.
«Редкостные тормоза. И чего она в них нашла?» – подумал Мефодий, незаметно для себя любуясь девчонкой. Была ли она красивой? Да нет, пожалуй. Разве что хорошенькой. Если считать по пустякам и очень придирчиво, то недостатков можно было найти немало. И подбородок, пожалуй, кругловат, и губы слишком пухлые, и лоб хотелось бы не такой выпуклый, и глаза смотрят слишком нахально. Другое дело, что все вместе гармонично сочеталось, усиливаясь общей живостью лица, – и в результате на девчонку хотелось смотреть до бесконечности.
– Блин, до чего тоскливо с вами! – сказала девчонка с раздражением, обращаясь к своей свите. – Если ходить, то по каким-то помойкам. Если кино, то только на видике. Денег у вас нет даже на сок в палатке. Толчетесь лишь у подъезда… Какой от вас прок?
Оба поклонника уставились в асфальт. На асфальте усатый обнаружил чью-то ступню в светло-желтом ботинке. Вслед за ступней он изучил светлые брюки, клетчатую майку с пивной рекламой и, наконец, лицо. Мало-помалу все, что он увидел, собралось у него в единую картину.
– Дрон, что это такое? – спросил усатый Илья, мутно глядя на Мефодия.
– Где?
– Вот тут стоит!
– Не знаю, – отвечал писклявый Дрон.
– Ты это здесь ставил?
– Не-а, не ставил.
– Разрешал ему тут стоять?
– Не-а, не разрешал.
– Тогда спроси у этого, чего оно тут торчит?
– Оно , чего ты тут торчишь? А, тля? – поинтересовался Дрон, обращаясь к Мефодию.
Буслаев заставил себя не кипятиться. «Бесплатно кипят только чайники», – вспомнил он слова Эди.
– Я хочу попасть в подъезд. Собирался спросить код, – терпеливо пояснил он.
– Что оно пропищало? А, Дрон? У меня уши заложило, – спросил Илья.
– Оно пропищало, что хочет в подъезд, но не может открыть дверь.
– А к кому оно хочет попасть? Дрон, спроси!
– Спрашиваю: оно , ты к кому? – озвучил Дрон.
Лицо его сияло от удовольствия.
«Еще секунд на десять моего терпения хватит!» – подумал Мефодий.
– На десятый… – сказал он.
Его ответ неожиданно заинтересовал девушку.
– На десятый? К кому?
Мефодий замялся, соображая, стоит ли отвечать.
– Вторая дверь налево… К Наташе Вихровой, – сказал он.
Девушка почему-то усмехнулась, а ее поклонники засуетились, как два застигнутых среди крошек таракана, когда в кухне внезапно вспыхивает свет.
– Это существо мне не нравится. Оно наглое. Дрон, скажи этому , чтобы оно отвалило! – заявил Илья.
– Легко! Оно , отвали! – сказал Дрон, обращаясь к Мефодию.
Буслаев прищурился, но остался на месте.
– Ты еще здесь? Я, кажется, сказал тебе: вали отсюда! – Усатый Илья встал. Он оказался еще длиннее, чем Мефодий мог предположить. Чтобы засветить ему в глаз, Мефодию пришлось бы забраться на скамейку.
– Оно не понимает! Оно совсем тупое! – сказал Дрон. – Значит, так, оно , мы считаем до трех. На счет «три» тебе будет больно… Раз!..
Мефодий закрыл глаза. Сознание его стало пустым и ясным. Что именно сейчас произойдет, он не знал. Понимал только, что спускает охранную пружину мрака. Видел, как, искажая реальность, качнулся из небытия темный маховик, реальный, как лезвие прикованной на цепь черной секиры. Последнее время это получалось у него все легче и легче. Эйдос болезненной искрой обжег грудь.
«Не убивать! Не ранить! Только напугать!» – спохватился Мефодий. Мрак не знает полумер и нуждается в уточнениях.
– Два! – в предвкушении сжимая и разжимая потные ладошки, сказал писклявый Дрон.
Мефодий ожидал удара на счет «три», но кулак длинного прилетел гораздо быстрее. Мефодий успел увидеть только начало движения и инстинктивно дернулся в сторону, спасая голову. В результате вместо удара в подбородок он получил скользящий удар в скулу. Его голову отбросило сантиметров на десять. Он едва устоял на ногах. Все-таки разница в весе у них приличная, хотя удар усатого Ильи и далек был от совершенства.
Однако куда сильнее боли была ярость. Сознание Мефодия захлестнула тьма. Эйдос снова вспыхнул в груди, пытаясь упредить роковую ошибку.